 |
 |
ВОЗМОЖНОСТЬ НЕ ИСЧЕЗНУТЬ
|
|
Стихи анонимной студентки*
Как чудно это пережить
Мне встреча с Вами откровенье.
Теперь я знаю – стих пролить
Как слезы – это утешенье.
Теперь я знаю – Солнце светит
Для каждого, и хлещет стих!
И пусть нас кто-то не заметит,
Но зал при Вас сегодня тих.
И сердце часто замирает,
И так же часто вскачь летит,
И серость дня под песню тает,
А стих горит, горит, горит!
Стихи-слова, стихи-сюжеты,
Но главное – на грани чувства
Плетут прекрасные поэты
Нить первозданного искусства.
Вы спели о любви и Боге,
Как эти песни хороши!
И разве могут быть тревоги,
Когда есть воздух для души?
И я вдохнула с восхищеньем,
Так хочется сказать об этом:
Вы заразили вдохновеньем,
Вы чудным рождены поэтом!
*Написаны на листке, вырванном из тетради в клетку. Просунуты незнакомой студенткой в окно машины, увозившей меня в Москву после творческого вечера для студенческой аудитории в Переделкино, 24 мая 2006. Сохранена орфография подлинника.
|
Ответное письмо
Блаженны нищие духом…
Мф. 5.3
Чтоб на старости мне утешиться,
заполняли студенты зал.
За заслуги перед отечеством
мне подарены их глаза.
От внимания их живейшего
к разговору, песне, стиху
орденами душа увешана,
да еще звезда наверху,
как на елке. Трубой серебряной
оглушая и Тверь, и Пермь,
протрубили вверху: «Востребован!» -
что мне делать, Боже, теперь?
Голод истины – голод нищего –
обомлев, читаю в глазах.
И меня, отчизну сменившего,
Разворачивает назад.
Как ни сдерни, куда ни вытащи -
все равно в глубинную Русь,
сочинитель, по-русски пишущий,
плоскодонкой в берег уткнусь.
И внезапным ветром пронизанный,
словно зонтик, вывернут дух.
И стою перед новым вызовом:
тут не выбрать одно из двух.
Растворенье взамен разъятия.
Славословье взамен проклятия.
Избавление от вериг.
И родной языку – язык…
25 – 26 мая 2006, Москва
|
ХУДОЖНИК ВОЛКОВ
Художник Волков Е.Е.
И что дают в Интернете нам?
Ну, в группе: снимался с Репиным.
Ну, ссылка в чьей-то статье.
И имени-то не вытрясти.
Евгений? Егор? Евграф?
Вот жизнь в тени знаменитостей,
и кисти небуйный нрав.
Держала слава за пасынка,
И все-таки через век
вытаскивают из запасника
пленительный «Первый снег».
Становится даль темней.
Поляны листвой забросаны.
Еще обозначен в осени
лишь запах морозных дней.
И свежестью пронзены
сиротство лесов, распутица
и знание: что-то сбудется –
потом, через век зимы.
Вот так. Покончишь с набросками,
допишешь холст, отойдешь:
«Хорош ли пейзаж-то, Господи?» -
И слышен ответ: «Хорош».
Спокойствием мощи подлинной
засел в моей голове
делившийся грустью с родиной
художник Волков Е.Е.
Июль 2006, Москва
***
А вернуться - так в Новгород.
Не приблудою-псом -
промышляющим впроголодь
иноземным купцом.
Ну, лицо будто в копоти,
и ни чарки вина,
и не ем, что ни попадя -
значит, вера ина.
Обхожу пятиглавицу –
так и есть, не крещен.
А что девушки глянутся,
тут и Бог не при чем.
Ни на что не позарился,
и живу на свои.
Но в цепи на пожарище
принимаю бадьи.
Чужеродною примесью
грохочу по мосткам.
Улыбаюсь кириллице,
как весенним росткам.
Мне листаемой повестью –
вольный град, перезвон.
И березы над Полистью –
оставаться резон.
И рассвета молозиво,
и речей прямота.
Незакатное озеро.
Полыханье креста.
Может, шапку косматую
за обедом сниму.
Может, Варьку посватаю.
Может, веру сменю.
Не к Москве, не к Саратову –
тянет к Луге и Мсте.
Вот о чем и царапаю
на своей бересте.
Май - июль 2006, Москва
ЮЖНО-ЕВРОПЕЙСКИЙ ДИВАН
К родине
Дух травяной и цветочный.
Крыш и холмов крутизна.
Имя привычное - Дойчланд -
всплыло с озерного дна.
Этот язык белоглавый
Альпами высится: Дойч.
Будто бы он-то и главный,
будто страна ему – дочь.
Я ли не знал эти дали,
мох и бруснику в борах,
велосипедной педали
стойкую тугость в горах.
Здесь мое место - в ограде,
где и прапрадед, и дед.
Суть не в особом обряде:
роду полтысячи лет.
Звался я, помнится, Зиги.
Дрался за класс и за взвод.
В доме священные книги
буквами наоборот.
Наоборот мое сердце
вверх по Донау гребло.
Хватит на тему «селекций» -
этого быть не могло!
Разве не пряность различий
красит народный пирог?
Разноголосицей птичьей
лес Бухенвальдский широк.
Так подтверди же мне, Дойчланд,
Богом и чертом прошу:
это неправда! Как то, что
вирши по-русски пишу.
Скамья
Мужики-борова, сухопарые фрау,
белокурые дети, чья будущность – вот.
По земельному кодексу, римскому праву
продолжается круговорот.
Плицы в воду, и тут же появятся плицы
из воды: механизм основательно прост.
Тот же самый пейзаж, те же самые лица,
и достоинств набор, и уродств.
Есть природный предел любопытству и братству.
Где колеблется разум, решает геном.
От одних лишь имен «Гогенцоллерн» и «Габсбург»
тянет гонором, салом, вином.
То, что Отто подмял и склепал Барбаросса,
стало домом для цепких и ценящих труд.
Куролесь и молись, но нельзя не бороться.
Уступившему землю – капут.
Выходя на лесные и горные тропы,
набредешь на скамью: кто-то знал, что нужна.
И не считаны замки на скалах Европы
и немецкие гор имена.
Над озером
Проснуться – и в окне увидеть горы.
Под ними - озеро. В окне, а не во сне.
Господь, намек не может быть ясней.
Спасибо за добавленные годы.
Далеких яхт кочуют косяки.
Уставлено столами побережье.
Все больше немцы, итальянцы реже.
И молодежи чуть, все больше старики.
Старик и я, но, как они, рулю
по автобанам да по серпантинам.
И вскрикивать в ответ открывшимся картинам
себе из чувства меры не велю.
Пока мне пишется, и хворь не источила,
потягиваю свой аперитив.
Надеюсь, буду, взгляд перехватив,
внимателен и старчески учтив,
как эта немка с палкой для шпацира.
Соплеменнику
Менаше узколицый, Менаше Бен-Итай,
почаще за границу, пожалуйста, летай.
Там не крикливы дети. Продуман каждый шаг.
А мусора в кювете не может быть никак.
При терпеливой воле, при остроте ума,
у них скотина в холе, картинками дома.
Там не народ - священник: священники – попы.
А поп, любитель денег, - посмешище толпы.
Не ведали Шехины, но встарь, как и сейчас,
несли в тайник цехины, священством не кичась.
«Молитва» и «работа» в их языке поврозь.
Но не скрипят ворота, в оградах - купы роз.
Не составляй маршрута и средств не береги.
Законами кашрута хоть раз пренебреги.
Негоже для еврея не осмотреть собор.
Так ты сними на время свой головной убор.
Там в славе Иеошуа, но это не Бин-Нун -
из нашего ишува давнишний говорун.
Предложишь им учиться - они и не поймут.
Их помыслам нечистым не впору наш Талмуд:
мол, исполняй обряды в угоду небесам, -
и все, что будет надо, Господь устроит сам.
Считают эти гои, что власть должна быть власть,
и что на поле боя солдат нельзя не класть.
Враждующие станы века сшибали лбы.
Повырастали страны, как скалы – не грибы.
И нам бы так, Менаше: когда теснят враги,
существованье наше не ставить на торги.
И нам не грех иначе на вещи посмотреть.
Иначе смерть, Менаше. Не проигрыш, а смерть.
…Не морщься, будто палец порезал об осот.
Молчу, молчу, скиталец. Ты веришь: Бог спасет.
Сентябрь 2006
ГОЛОС И ХОР
Голос певческий парит
в небе вертолетом.
Хора, хора просит винт
каждый оборотом.
Будто, схватывая звук
роторного соло,
запоют река и луг,
сопка и поселок.
Жаром полдня в куполах,
в радость или в горесть,
пышет хор в «Колоколах»,
обжигает голос.
Будто, схватывая текст
в облаках мелодий,
оживают души тех,
кто в твоем народе.
И прошедшие века
раскрывают втайне
бесконечные меха
в певческом дыханье.
Пел и я с далеких пор
по призванью свыше.
Жизнь уходит, где ты, хор.
Я тебя не слышу.
2006
СТАНОВИЩЕ
СТАНСЫ, 03
В Норильске называлось - «актировка»…04
Ты уже не столь минорна…04
КОТИК,04
КОТИК,04
Навеки вечный жид…04
Я сказал бы перед самым расставаньем…04
Рано понял, что форма ладони, ступни…04
Корабль поколенья идет ко дну…05
В наших зарослях Бах…05
Люблю ваши черные хари,05
Мы уходим. Провожайте…05
ПЛАЧ ПО ЭЙФЕЛЮ,05
ГАЛИЛЕЙСКИЙ ТРИПТИХ, 05
Пришлось признание на старость…05
Музыка - училище полёта…06
В теплоте православия…06
ЕВРАЗИЙСКОЕ,06
Художника – хвали…06
НА СПУСКЕ,07
СООТЕЧЕСТВЕННИК, 06
МУЗЫКАНТ,07
Закончится обмен веществь…07
СТАНСЫ
В.Голкову
Тель-Авив с Аялона* косит под Мохнатого**.
Вот окно. Я глядел на закат из окна того
с этажа сорок пятого.
Здесь багрянец и синь целлулоидно-липкие.
Море гуще других, паруса - не реликвии.
Дух сварился в религии.
Левантийцы во мне не находят приверженца.
У меня ни подруги, ни деньги не держатся.
Психология беженца.
Вот хозяин квартиры. Чего не отдашь ему
за привычку мошонку чесать по-домашнему
под высотною башнею.
Ну, Восток. Но, друзья, не в таком же количестве.
Я пляшу под зурну, но пляшу иронически.
Мои корни в Геническе.
Я имперский сухарь, тетей Софой*** пристукнутый.
Я люблю различать, где шериф, где преступники
в самодельной республике.
Я люблю различать, где шериф, где преступники
в самодельной республике.
За рулем обстановку сканирую полностью,
чтоб хозяин дорог не вломил бы мне по носу,
взяв на встречную полосу.
чтоб хозяин дорог не вломил бы мне по носу,
взяв на встречную полосу.
2003
*Аялон - автострада, пересекающая Тель-Авив.
**Мохнатый - шутливое название Манхэттена у русских американцев.
***Тетя Софа (Софья Власьевна) - обозначение советской власти у диссидентов.
***
В Норильске называлось - «актировка».
Ни в цех, ни в школу. Около тепла.
По-вдоль домов натянута веревка:
прихватывай, чтоб вьюга не снесла.
«Приди в себя, малыш, убежища иного
нет, и ни в ком себя не воплотишь.
Держись в метель за музыку и слово.
А просто жить – зачем и жить, малыш?» -
Писал я в сорок лет, высматривая жадно
читателя в потомстве…Ну, да ладно.
Довольствуюсь ближайшею парадной:
на радиатор руки возложить –
и можно жить.
2004
***
Ты уже не столь минорна, хоть способна кинуть в дрожь.
Ты близка уже как норма, против нормы не попрешь.
Не предвидится событий. Отменен сигнал «На старт».
Всё, ребята. Не грустите. (А они и не грустят).
Снаряжаешься в могилу, словно в баню, с узелком:
две мочалки, веник, мыло, сетка с воблой и пивком.
Наконец, приходит ясность: в зеркалах - не ты: портрет.
Чья-то жизнь - такая частность, что ее для прочих нет.
Долгий век - что аспарагус: ешь и ешь, а тот же вкус.
Всё, ребята. Постараюсь не прибавить вам обуз.
2004
КОТИК
Опять играет в нападенье
и бегство - мой задира-кот.
В глазах азарт и отчужденье.
Как Лермонтов, он мрачный скотт.
От рифмы «котик-улепётик» -
внезапный ветер в парусах.
Еврей по духу и по плоти,
какой же я в душе русак.
И жаль, что дети в нашем зное
от речки-речи далеки.
И не отходит чувство злое
к толпе по берегам реки.
А кот разлегся под буфетом,
за мной презрительно следя.
Я чувствую себя поэтом.
Он пумой чувствует себя.
2004
***
Я пропадал. Меня спасала речь.
Ал. Верник
Навеки вечный жид,
я в землю эту сослан,
а сердце не лежит
к ее подсохшим соснам.
И речь ее груба,
и буквы мне в натугу,
и мысль ее – по кругу,
с отскоком ото лба.
Смущен, как пешеход,
обутый сдуру в ласты,
плетусь через народ,
глазастый и горластый.
Как вдруг словцо «паслён»
и вкус полузабытый
всплывает сквозь обиды,
и вроде бы - спасён.
Доступны хлеб и соль,
и дом, и заграница,
нет-нет, а круглый ноль
сменяет единица,
да негде прислониться
к цитате потайной,
к дискуссии интимной,
к симпатии взаимной,
к мелодии родной.
2004
***
Я сказал бы перед самым расставаньем
(но у вас то перестрелка, то регата):
я тот самый иудео-христианин,
за которым вы охотились, ребята.
Я в любви ценю душевное транжирство.
Если схватка - лучше бы ничья.
Собеседник на душу ложится,
как волна на гальку: щебеча.
Нет, чтоб верил в искупительность распятья.
Ни креста не целовал, ни мезузы.
Но пытаюсь объяснить, что люди братья
даже братьям, вырывающим язык.
И когда меня за школой, в темном месте,
били пятеро и ждали – дам ли сдачи,
матерясь в ответ, я думал не о мести,
ну, и что же, думал, будет с вами дальше?
И ни в царствие небесное, ни в карму,
ни в генетику, ни в рейх, ни в халифат...
Но бубню зубодробительному парню:
либо - братья. Либо - клочья полетят.
либо - братья. Либо - клочья полетят.
2004
***
Рано понял, что форма ладони, ступни
достоверней, чем форма груди,
подтверждает: «Своя», побуждает: «Рискни»,
говорит: «Не твое. Отойди».
У руки безусловные связи с душой.
Мне сигналят «не тот человек»
ятаганом загнувшийся палец большой
и мизинец, отставленный вверх.
Удивляюсь тому, что, ожегшись не раз,
и приметы усвоив при том,
(сука Фрейд) западаю на мление глаз,
на бретельку над голым плечом.
Нет, не вамп - возбуждает меня инженю.
И пригрел бы синицу в руке.
Но как будто опять выбираю жену,
а не пункт из меню в кабаке.
Я похабщине рад. Мне затворники в смех.
Но, как мальчик, спустил бы собак
(сука Пушкин) на тех, кто смакует в письме,
где кого поимел он - и как.
Я, приметный мужик, врачеватель и бард,
не освоил телесную злость:
безотчетный порыв, овладенья азарт
и насмешку над тем, что далось.
2004
***
Корабль поколенья идет ко дну.
На шлюпках - командный состав.
А ну, забредем в каюту одну,
от мечущихся отстав.
Там листья меж стекол. Они сухи,
но связывают с землей.
Красны, медовы… Это стихи.
Два-три написаны мной.
Взглянуть ли на них, перед тем как пасть
на колени и вверить себя во власть
Того, Кто необходим?..
Он приближается к нам в упор -
Создатель осени, моря, гор
и душ, скользящих по ним.
2005
***
В наших зарослях Бах
приглядел заповедник щегла,
где в тени полу-солнечной -
градины ландыша в зной.
Там и папоротник,
навсегда освещенный луной,
разветвляется-мыслит
морозным узором стекла.
Если веки прикрыть
и увидеть узор изнутри,
и задуматься следом
(но током души, а не слов), -
настигает посыл:
- Отдали свою скорбь, разветви, -
на какой-то развилке
затянет в основу основ.
2005
***
Люблю ваши черные хари,
в которых и скот, и пастух,
частящий, липучий амхари –
изюм с вермишелью на слух.
И сердце нет-нет, а заноет
от черного кофе девах.
Ах, будь я ходок и негроид…
Но я лишь один из зевак.
А кстати, они замечают
шальные глаза старика
и часто на взгляд отвечают
под кофе – струей молока.
И есть между ними красотка
(«Молитва» зовут – Теhила),
глядящая жарко и кротко,
как будто моею была.
Как будто напрасно расстались,
друг друга узнав не сполна.
И грудью прижмется под танец
забытая мною жена…
2005
***
Мы уходим. Провожайте.
До двери в прихожей.
Что за ней – соображайте,
но как можно позже.
А пока - ищите славы.
Денег. Наслаждений.
Различайте: сильный – слабый.
Заурядность – гений.
Не болейте. Отдыхайте.
На виндсерфингах порхайте.
Разлетайтесь в Вебе,
словно птицы в небе.
Дуйте музыку, в которой
мы уже не тянем…
Нам ли быть для вас опорой,
инопланетяне?
Что ни слово, что ни делай,
всё выходит «анти».
Так и ждешь оторопело:
«Не учите. Дайте».
- Нате. Спите без тревоги,
бед не повидавши.
Срок придет – и вас проводят:
до двери, не дальше.
И услышите в финале
от родного внука:
«Бабка с дедом, вы нам лгали,
жизнь - другая штука».
2005
ПЛАЧ ПО ЭЙФЕЛЮ
Ударил в землю Пифагор.
Из лунки выползло растенье:
руда, пройдя сквозь мыслегорн,
дала узорное сплетенье.
Дугою выгнулся Платон,
расставил ноги Аристотель.
Себя извел на сотни сотен
стальных хрящей Исаак Ньютон.
Там, где из дуг сложился пик,
Христос возвел к Отцу ладони:
не разведи, как в Вавилоне!
Един порыв, един язык.
Еще ни слуха о ти-ви.
Побочны мысли об антенне.
Все храмы в мире – на крови,
а этот – формул освященье.
Но для того и должен пасть
цивилизационный символ,
чтоб внятен стал иной посыл вам:
не разум царствует, а власть.
Железо плавят на клинки.
Аллах превыше уравнений.
Угрозу выпустить кишки
усвоит всякий – неуч, гений.
Грядет всесветный передел.
Трещит миров перегородка.
Пора мыслителю, Роден,
убрать кулак от подбородка.
Проигрывает тот, кто сдрейфил.
Стечет сосульками металл.
Прощай, феноменальный Эйфель.
Ты все отлично рассчитал.
2005
ГАЛИЛЕЙСКИЙ ТРИПТИХ
Оттенки
То правей возьмем просёлком, то левее
по оливковой и жёлтой Галилее.
В общий вид, как в омут, канув, не растайте,
тени стаи пеликанов на асфальте.
Целься, память, поработай, оттени нам
эту зелень - терракотой, синь – кармином.
Не давай ветрам подувшим скинуть в море
тени облачных подушек на Хермоне.
Чтобы в пробах описанья оставался
пыл побочного касанья, ассонанса.
Становище
О поле, поле, кто тебя
утыкал журавлями – в гаме
без умолку? Они, трубя,
над галилейскими буграми
парят. И тонкими ногами,
свисая, падают сюда,
где пожня, почва и вода.
Гляди: чащобой шей торча,
стоит на плоскости в пространстве
курлычущая саранча
евреев, изгнанных испанцем,
а то – сгружаемых у станций…
Да нет, мелькнуло сгоряча.
Их не согнали, а несёт.
Но трудно быть в своем рассудке,
одолевая восемьсот
небесных миль – всего за сутки.
И гвалт без продыху – не шутки.
И страх проспать сигнал на взлёт.
Компостером всесильный Бог
у них в мозгу пробил созвездья,
чтоб с незапамятных эпох
на Юг ночами рваться вместе.
Потом на Север: яйцеклад
не-южных требует прохлад.
Они летят, как род листвы
на черенках, над вольным лугом,
А в профиль – окрыленным луком:
концами вниз, без тетивы.
Без тетивы, но слышен гул
энергетического троса
от сжатых ног до пики носа.
И он же – крылья изогнул.
Следи с ладонью козырьком,
прищелкивая языком,
за граем в солнечном сиянье,
за шевеленьем на поляне,
где приземляются земляне,
которым шар земной знаком.
Храм
Над Кинеретом храм протирает глаза.
Отряхнулись деревья.
Предлагает волна заменить словеса
на безмолвье даренья.
Над Кинеретом гуси, как буквы, скользят:
каллиграфии внятность.
Но стирает туман, как столетья назад,
мимолетную надпись.
Ноябрь 2005
***
Наташе
Пришлось признание на старость.
Дорога поросла быльем.
Но что осталось – то осталось,
чему я (правда!) удивлен.
Все, что любовью, болью, гневом
сходилось к острию пера,
на нас глазеет львиным зевом,
как будто выросло вчера.
2005
***
Наташе
Музыка – училище полета.
Мускульная радость, взмах и вздох.
Птичья высь, которою за что-то
нас, бескрылых, награждает Бог.
Гибкой веткой, уходящей вспять,
оттолкнуть вседневные мытарства -
и со скрипкой, в небе кувыркаться,
с фортепьяно в тучах трепетать!
Ухать вниз в потоке многослойном,
утверждаться в воздухе крылом
и парить с оркестром: то на знойном
дуновенье, то на грозовом.
Поворотом тела схватишь фразу -
и неудивительно, когда
предстают рассудку, сердцу, глазу
складки гор, долины, города…
2005
***
Елене Игнатовой
В теплоте православия,
в стуже русской зимы
в куполах пятиглавия
завихрялись умы.
И чего же тут грешного,
если льется душа
в лунку пышущей гречневой
молоком из ковша.
У еврея, татарина,
у мордвы, немчуры
та же в сердце проталина
средь кристальной коры.
И разъехавшись по свету,
обозлясь, разделясь,
повинуемся Господу,
завещавшему связь.
Слава роду и племени,
но лопату подбрось –
так же зерна и плевелы
разлетаются врозь.
…Арканзас или Австрия,
Веллингтон или Лод -
хохломская, глазастая
в доме ложка живёт.
2006
ЕВРАЗИЙСКОЕ
Иль мало нас?.. Или от Перми до Тавриды…
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая…
А.С.П.
Грех слабости – вот первый грех
существ, сообществ и империй.
Я наконец-то понял тех,
кто не смиряется с потерей
земель и властных рычагов -
всего, что божий страх отбросив,
нахапал Пётр, стяжал Иосиф
ценой безжалостных шагов.
И как ни лжив придворный блеск,
и как ни мерзок царский норов,
империя – конец раздоров;
конец ее – раздора всплеск.
Судить о сроках не берусь,
но оглашаю предсказанье:
исламский рог пропорет Русь
от Тегерана до Казани.
Конец поре неразберих:
от зоны храмов к зоне пагод
через Урал пути пролягут,
и шквал огня накроет их.
Обусурманенный Кавказ
на Крым с винтовкой перепрыгнет,
и Украину штык настигнет,
и Ставрополью вырвут глаз.
Людская масса не вольна,
отгрызть, как зверь, стопу в капкане.
Грядет столетняя война
на смену временных кампаний.
Вполне натешится пророк,
в крови горячей мир купая.
Лишь под кувалдами Китая
в свой срок издохнет носорог.
И в том ли убыль, в том ли сдвиг,
что станет через поколенье
тонально-слоговым язык,
на коем это сочиненье?
2006
***
Г.М.
Художника – хвали. Не можешь – помолчи.
Чтоб думал: «Со своей он смотрит каланчи».
Потом: «Да где ему? Он муха в паутине».
Потом: «А вдруг и врямь изъян в моей картине?»
Не уязвляй творца. Бери в расчет, философ,
какой обвал в душе творит не-похвала,
и сколько лет потом шуршит по склону осыпь:
от праха очищается скала.
2006
НА СПУСКЕ
Я подумал о синем высоком заборе
меж домами.
То стояло высокое синее море
в панораме.
Не скажу: «Этот берег всего мне дороже».
Есть иные.
Только выдох по-прежнему перегорожен,
как впервые.
2007
СООТЕЧЕСТВЕННИК
Сидел на берегу, курил.
На солнце ящерица грелась.
Снес в море ялик и поплыл –
так захотелось.
Еврейской армии капрал.
А может, и майор в отставке.
А шрам при вылазке поймал.
А может, в танке.
Не разглядел его лица:
сидел спиной, уплыл далёко.
Но по движениям – пацан.
Сбежал с урока.
Случайно встретить - не понять
в харчевне, в гараже ли, в лавке,
как хочется ему слинять
из нашей давки.
И на загар, на полный вдох,
игру с веслом, азарт рыбалки
сменить и нацию, и долг,
и минус в банке.
2006
МУЗЫКАНТ
Гавриелю Липкинду
Полое чудо с названием «чело».
Голос, рычанье и звонкий удар.
Звук, воплотивший изящество тела.
Тембр, отразивший вишневый загар.
Взлет школяра оплатило семейство.
Члены жюри продвигают своих.
«Ты виртуоз, ты маэстро, старик.
Не огорчайся. Четвертое место».
Где мое место? Мыслитель бы встал
где-нибудь там, под небесным престолом,
и про себя партитуру читал,
молча внимая оркестрам Христовым.
Я не мудрец, я на чело игрец.
С этой махиной не сунешься в пустынь.
Сила искусства видна лишь в искусстве.
Либо пробьешься - либо конец.
Камень прогретый. Готика дуг.
Шпили, кресты над сюитами Баха.
В виолончель схоронившийся дух
ждет от судьбы дирижерского взмаха.
2007
***
И какие поступки
Совершит он тогда!
Б.П.
Закончится обмен веществ,
а с ним - смиренье и мятежность.
Одна возможность не исчезнуть -
жизнь, перемолотая в текст.
Кто в тяжбе с вечностью истец, -
выигрывает полмгновенья,
лишь проговаривая текст
молитвы и стихотворенья.
Пусть мучит страх и зависть ест.
Подсядь на шприц, ходи над бездной.
Должна быть пряной, а не пресной
жизнь, перемолотая в текст.
Иначе не проходишь тест,
не утверждается, блистая,
твоя никчемная, пустая
жизнь, перемолотая в текст
2007
ПРОКЛАМАЦИИ
ШАЛОМ АХШАВ! 96
ЧТО И ОТКУДА? 03
КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ НА ВОСТОКЕ,03
ИДОЛ,04
О РОБОТАХ,04
ТРИКОЛОР,04
ЦЫГАНИЯ,04
ОККУПАНТ- ОККУПАНТУ,05
ПО ЭТУ СТОРОНУ,05
ЗАПОВИТ,05
ПОДВИГ,05
ЮНОШЕ С ВИНТОВКОЙ,05
ХАМАСЛЕНИЦА,06
РАЗМЕЖЕВАНИЕ,06
ШАЛОМ АХШАВ! (МИР – СЕЙЧАС ЖЕ!)
«Сделать отсутствующими присутствующих!
(Мина клоуна, непреклонный жест).
Пляж расстрелять автоматом трясущимся,
в школьном автобусе школьников сжечь -
так создадим палестинскую нацию!
Гнать евреев - арабская честь!
Была и будет не вашей, а нашею
земля, где вздумалось вам осесть».
Вонючка с харей снулого хариуса,
в бессменном хаки стервец-герой.
О, как растроганно лобызаются
миротворцы с куриной его куфиёй!
И ничего, что тверская уборщица -
«Чур меня, чур!» - закрестилась бы вслед, -
он предводитель народа борющегося,
такой, как есть, и другого нет!
А мы, хоть щека от пощечин синяя,
хоть бойней разит от арабских газет,
кричим друг на друга: «Хватит насилия!
Уступим полдома - это ж сосед!»
...Господа, до того как введете под руки
соседа - рассесться в нашем дому,
уважая известные ратные подвиги
генералов-гиен, подвластных ему,
заморочив нам головы, руки выкрутив,
запретив отвечать на камень и нож,
приводя аргументы большой политики,
для которой всякий партнер хорош,
подкупив еще одного инсталлятора,
чтоб создать парламентский перевес
и рвануться совести наперерез
ради выгод Ясера Бесноватого, -
господа, владельцы счетов и истины,
истеричное втирчивое жидовьё,
я, мишень для ножа, гранаты и выстрела,
напоследок шлю вам проклятье свое.
Если сей народец лишен достоинства
и в ответ на резню предлагает гешефт,
я к нему не причастен - поклон до пояса! -
аплодирую нашим врагам в душе!
истеричное втирчивое жидовьё,
я, мишень для ножа, гранаты и выстрела,
напоследок шлю вам проклятье свое.
Если сей народец лишен достоинства
и в ответ на резню предлагает гешефт,
я к нему не причастен - поклон до пояса! -
аплодирую нашим врагам в душе!
1996
ЧТО И ОТКУДА?
А.Воронелю
Ласковый Вильнюс. Краков изящный. Франкфурт кудрявый.
Нам вы открылись в люк уносящей сточной канавой.
Нас, как на бойне, бросив жеманство, шлангом смывали
братья-прибалты, братья-германцы, братья-славяне.
Жаль, не евреи драли вам спины, кости ломали.
Зверства причины шли б из пучины некой морали.
Гнев не из мести. Злость не от боли... Что и откуда?
Счастье убийства? Благость разбоя? Этика блуда?
Белые кирхи. Купы азалий. Чистые реки.
Под-человеков повырезали - не-человеки?
Внуки любезны. Деды забыты. Деньги наличны.
Мир, майне геррен. Счеты-обиды анахроничны.
Кок напомажьте, перст поднимите, галстук поправьте.
Неистребленных жить поучите: строго по правде!
2003
КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ НА ВОСТОКЕ
Л.Вершинину
И арабские банды евреев не вышвырнут.
И чеченцам не вытолкать русских взашей.
Уязвленные шейхи, воззвав ко Всевышнему,
умываются кровью – чужой и своей.
Хоронятся от пули за детскими спинами,
а когда над убитыми мать голосит,
репортеров зовут завываньями псиными:
"Что над нами творят! Геноцид! Геноцид!"
Обыватель катает во рту карамелинку,
хоть еще пятьдесят небоскребов разрушь.
Но какая Аль-Каеда сдвинет Америку?
Как возьмутся за гуж - все равно, Буш, не Буш.
Пусть шакалам шакалий аллах улыбается
при добавке к пластиту железных заноз.
Это доблестью стаи у них называется,
только стайную жизнь человек перерос.
Будет землю знобить от открытий и придури,
но уже не сдадутся на милость кнуту
музыканты, воры, электронщики, пидоры,
журналисты, бомжи, прыгуны в высоту.
2003
ИДОЛ
Перед идолом новым ладони воздень,
да пригнись, чтоб уселся с ногами…
Как мы радостно мёрли во имя вождей
и какие им гимны слагали!
Поклоняться достойней, чем дверь заложить.
Лучше бить по лицу, чем на жалость.
Горы трупов правдивей, чем книг стеллажи.
Там, где грабят, - хватай, что осталось…
Современник, умойся и слезы утри.
Кто курятник отдал росомахам?
Отчего так легко запустенье внутри
заполнялось восторгом и страхом?
Посмотри же теперь, на кого это шарж –
исламист со всемирным замахом.
С отсеченьем голов, с муэдзином в ушах,
да с имамом своим, да с аллахом.
2004
О РОБОТАХ
Засело в подкорке еще из России:
ты жив – потому что тебе разрешили.
Засветишься где-то, куда не позвали,
поднимется бровь - и незнамо, как звали.
На Ближнем востоке не в счет прегрешенья:
ты жив, не имея на то разрешенья!
А тот, кто стволом запастись расстарался, -
на мушке: он вызов бросает в пространство.
Теперь не взыщите: с доставкою на дом
возникнет и лопнет, наполненный ядом,
тарантул-палач, биоробот аллаха,
имеющий датчик на запахи страха.
Оставим разборки: ты смел или робок -
тебе предстоит не соперник, а робот.
На теле взрывчатка, внутри благочестье,
а кнопка для запуска скрыта в мечети.
Пусть роботы сменят пехоту в Ираке:
там нет супостата, достойного драки,
и сотня убитых клевретов имама
не стоит кровинки техасского хама.
2004
ТРИКОЛОР
Цвет и буква – по судьбе. Прилипают, что ни делай.
Триколор ваш – КГБ: красный, голубой и белый.
Красный – вечная резня. Развлечение вандалов.
Но вверху – голубизна запредельных идеалов.
А над этим – белый пар. Опохмелки омерзенье.
Избавление от чар. Бельма, застящие зренье.
Вот и жизнь завершена. Поднимаю по привычке
рюмку белого вина (но вино беря в кавычки):
за кумач над головой, будь то воля или зона.
За околыш голубой. За снега на три сезона.
2004
ЦЫГАНИЯ
Л.Чернину
Хочу страну Цыганию. Надел земельный в Индии.
Россию и снега ее - чтоб мы в кино лишь видели.
Чтоб грохать грандиозными цыганскими парадами.
И чтоб костры под звездами. И «ой-нэ-нэ» по радио.
Для всех мы рвань без совести. Гадалки. Конокрады.
А вот вам наши офисы, дворцы и автострады.
Мы продаем не галстуки - приборы с прибамбасами.
А летчики цыганские - весь мир признал их асами.
Улыбочки глумливые припрячьте, дипломаты.
Мы на барханах вывели цветы, айву, томаты.
В любой престижной области - цыганское баронство.
Индусы, сикхи злобятся. Мы с ними разберемся.
Мы в танках изготовимся. Мы посбиваем скады.
Иначе - рвань без совести. Гадалки. Конокрады.
2004
ОККУПАНТ - ОККУПАНТУ
М.Амусину
В бою, как и в ученье, тяжело.
Но будет кайф – наклюкаться без жалоб
в еврейском поселении Гило,
нависшем над запуганной Бейт-Джаллой.
А то в кафе, полбанки раздавив,
рассядемся, как два холеных графа,
в еврейском поселенье Тель-Авив,
наползшем на разграбленное Яффо.
А там, встряхнувшись под холодным душем, -
по джипам. И вопя до хрипоты,
палить в подростков, вынесших цветы,
в надежде, что дома их не разрушим.
В заморских странах матери-отцу
как раз такие виделись картины,
когда, грызя кровавую мацу,
мечтали о захвате Палестины.
2005
ПО ЭТУ СТОРОНУ
А.Шмерлингу
Со всеми спорами! –
Лишь оказаться бы
по эту сторону
цивилизации.
Не там, где ненависть
с молитвой слажена,
и кожу с пленного
сдирают заживо.
Где с неба выскочив,
таранят здания,
чтоб гибли тысячи -
для назидания.
Где пляшут с бубнами,
на крышах празднуя
число загубленных
сибирской язвою.
Со всеми спорами! –
Лишь оказаться бы
по эту сторону
цивилизации.
Мораль в растлении?
Но твердо знание,
где - преступление,
где - злодеяние.
И жить позволено
бродяге - барином:
не бить кого-либо,
не быть ударенным.
Мы прикрываемся
от иерархии
фантомом равенства,
прудами, парками,
свободой выбора,
крутыми клипами.
Наш идол – выгода.
Мы стали хлипкими.
И зла не хочется!
Но хватит мужества,
чтоб выжечь дочиста
пространство ужаса.
2005
ЗАПОВИТ
Арсению Слуцкому
Как умру, похороните
меня в Самарии,
на холме, где видишь обе
водные стихии:
бирюзовую, что копит
слезы сгустком соли,
и лазурную без края –
символ нашей воли.
В этой точке на песочке –
зной пересеченья
Божьей воли, нашей доли,
счастья и мученья.
Изрыгаются проклятья
вечными врагами.
Их учили: мы не люди –
камни под ногами.
Схороните и живите.
В этом весь и фокус,
что, присутствуя на свете,
будим в них жестокость.
Понимайте, веря в Бога,
а порой не веря:
вот он, край, где человека
отделят от зверя.
2005
ПОДВИГ
На шиве у еврея (он дочь потерял),
не заботясь о царственном стиле,
иорданский король на коленях стоял,
чтоб его за погибших простили.
Этот жест – да не жест, а душевный порыв,
безоглядный, изнанкой наружу, -
оглушил,
потаенную дверцу открыв
в мусульманскую скрытную душу.
Для поступков таких надо быть королем,
на котором Господняя милость.
Боже, Боже, и сколько мы крови прольем,
чтобы дверца в других приоткрылась?
Бессердечна история.
Новый шахид
совершит свой обряд неизменный.
Но бледнеет Шекспир и сражен Еврипид
перед этой немыслимой сценой.
2005
ЮНОШЕ С ВИНТОВКОЙ
Переход с «вей из мир» на «ой-ва-авой» -
без сомнения, некий шаг.
Значит, мат с отрубленной головой
возвещает не всякий шах.
Это правда, солдатик: ты не причем.
Но не слишком себя жалей.
М-16 оттягивает плечо,
а судьбу нести - тяжелей.
Погляди: в костюмах от Лакруа
или в робах – люди сошлись
для того чтоб отнять у тебя права
на винтовку, страну и жизнь.
Ты одет в проказу, обут в чуму,
ты им в грудь, как опухоль, врос.
Никогда не спрашивай, почему:
это их, а не твой вопрос.
2005
ХАМАСЛЕНИЦА
Р.Андриевскому
Из кругов кремлевских господа,
русский патриарх, татарский муфтий
без забот о минимальном люфте,
руки жмут убийцам. Нет стыда.
Я утрусь. Обиде вопреки,
выкажу холодную досаду.
С муфтием за трапезу не сяду.
Патриарху не подам руки.
Размечтался!..Частный человек,
и во снах не учинявший боен
в детских яслях, в залах дискотек,
- буду ль их приема удостоен?
2006
РАЗМЕЖЕВАНИЕ
Наш генерал Шарон играет в шахматы.
Уход из Газы: жертвуем слона -
и горизонты новые распахнуты.
Урон, зато позиция сильна.
Пусть партия вчера продута Рабином:
еще в разгаре начатый турнир.
На поле G-4, вдруг ослабленном,
под боем конь, а значит, близок мир.
Возможно, комбинация провалится
(не прозевать ловушку для ферзя!).
Но что-то брезжит, что-то раскрывается.
А не рискнуть – и выиграть нельзя.
А кто партнер? Державы мусульманские?
Бандгруппы, послетавшие с орбит?
Ему видней. Но мистер Буш – арбитр.
И строги переглядки секундантские.
А мы и не фигуры той доски, -
мы плоть фигур: древесные молекулы.
Живем и говорим себе «поехали»,
когда фигуру движут игроки.
Вам больно, стыдно, жутко? А подите-ка.
Ваш статус, вес и внутренний режим
для нужд игры вполне пренебрежим.
Политика на то и есть политика.
Приятель, говорун и книгочей!
Оставь слова, что «ради справедливости»
пришла пора из синагоги вывести
под белы руки злых бородачей.
Твоя проблема, что тебе не нравятся
их Бог, их дом, их рукотворный рай.
Вменил ты им с захватчиками «равенство»,
но верующим - верой не пеняй.
Среди убийц, ракетами шарахнуты,
они терпели страх, растили сад
и свой приплод. А босс играет в шахматы.
А шансы – пятьдесят на пятьдесят.
2006
ПОТОК СОЗНАНИЯ
ПОСЛАНИЕ ФИЗИКУ,04
Вот негр московского разлива…04
Вот негр московского разлива…04
Тех, кто гетто на ржавый замок …04
ДОЧЕРИ,04
Поток сознания, сознание потока…05
Как хотели для меня успеха…05
СКЛАДЕНЬ,05
Пытается один…05
ДОМАШНЕЕ ЗАДАНИЕ ПО ИСТОРИИ,05
Пытается один…05
ДОМАШНЕЕ ЗАДАНИЕ ПО ИСТОРИИ,05
А смотришь, и у Моцарта…05
ВМЕСТО ДРУЖЕСКОГО ПИСЬМА,05
ПРОДОЛЖЕНИЕ РАЗГОВОРА,05
Эти тусовки и склоки…06
СЕМЕН ГРИНБЕРГ,06
ВМЕСТО ДРУЖЕСКОГО ПИСЬМА,05
ПРОДОЛЖЕНИЕ РАЗГОВОРА,05
Эти тусовки и склоки…06
СЕМЕН ГРИНБЕРГ,06
ОБЩИЙ ВИД,06
НА КНИГУ «ПЕРЕКРЕСТОК НОЛЬ»
ПРОВИНЦИЯ,07
Господь – не властелин вовне…07
Господь – не властелин вовне…07
Вот красавица, за нею ходил…07
Друзья, не лезьте вон из кожи…07
В ПАСХАЛЬНЫЙ ВЕЧЕР,07
В ПАСХАЛЬНЫЙ ВЕЧЕР,07
***
А.В.В.
А.В.В. (авва, если угодно)! Я понял:
существует уйма такого,
чего невозможно представить.
Обратимо ли это в тезис: «Того, что можно представить, -
не существует»?
существует уйма такого,
чего невозможно представить.
Обратимо ли это в тезис: «Того, что можно представить, -
не существует»?
Пуля в трехмерном мире выглядит вещью.
В пятимерном - кружевом из потоков (допустим).
Но, пребывая в трехмерности, это кружево
угождает в мишень: пуля есть пуля.
Пес - и друг человека, и враг наркоторговца. Впрочем,
павловские собаки исправно пускают слюни
на звонок перед пищей, - кто, когда и зачем бы
ни наблюдал их в лабораторных вязках.
павловские собаки исправно пускают слюни
на звонок перед пищей, - кто, когда и зачем бы
ни наблюдал их в лабораторных вязках.
Пока достигает Марса ракета, не теорема,
пока из зерна вырастает колос, не кофеварка, -
Земля остается шаром, предоставляя микрочастице
быть то волной, то сгустком.
пока из зерна вырастает колос, не кофеварка, -
Земля остается шаром, предоставляя микрочастице
быть то волной, то сгустком.
Жутко, когда наука уходит со сцены
(«Следующий номер - великий шаман из Тибета»):
все, что угодно, равновозможно.
«да» сливается с «нет»; истина - частный случай
лжи; из магмы строится айсберг.
Авва, подвиньте ногу: Вы наступили
на путеводную нить здравого смысла.
Безумие нетривиально. Что вовсе не подтверждает
обратного: «Нетривиально - значит безумно».
Нетривиальное часто куда как умно! Безумное –
на удивление тривиально.
на путеводную нить здравого смысла.
Безумие нетривиально. Что вовсе не подтверждает
обратного: «Нетривиально - значит безумно».
Нетривиальное часто куда как умно! Безумное –
на удивление тривиально.
Я-то лечу безумцев не заклинаньем -
умным лекарством (по принципу умной бомбы).
Думаете, заклинатель столь же успешен?..
Это легко проверить.
Группа; контрольная группа; значимость отклонений...
умным лекарством (по принципу умной бомбы).
Думаете, заклинатель столь же успешен?..
Это легко проверить.
Группа; контрольная группа; значимость отклонений...
2004
***
Вот негр московского разлива.
Вот петербуржец, но - жидок…
История сотрет брезгливо
завистников и лежебок.
А речь британца или галла
галопом пустит без уздцов
поэт из Чили, Сенегала,
да из Тувы, в конце концов!
(Куда вы денетесь. Пропало.
Не зря спивается Рубцов).
Так в неприметном азиате
признают гения смычка,
и в драгоценную Амати
и в драгоценную Амати
вопьется желтая рука.
Так Мандельштам вписался намертво
в Санкт-Петербург – и частью стал
менталитета и орнамента,
ребром устроился в кристалл.
Так Малер восклицаньем трубным
разнес в щебенку стены каст
и вагнеровым птицам трупным
кружить и целиться не даст.
2004
***
Тех, кто гетто на ржавый замок
норовит запереть изнутри,
не люблю, как и тех,
кто его запирает снаружи.
Я остался без веры,
как в поле боец без оружья.
Для меня огородные пугала – боги-цари.
Я в одном иудей:
в убеждении «не сотвори…».
Целованье икон - срамота, но и этого хуже
исторический фарс -
в Карфагене, в Киото, в Твери -
усмотрение бога в крутом государственном муже.
Общежития кодекс, мерещится мне, выводим
из простых оснований, продуманных в духе Спинозы,
без мистерий, костров
и уж всяко без выспренней позы.
Узрил бога? Ликуй. Но толпу не скликай, Никодим!
А работы у нас – дополна,
без полетов на Марс.
То вулкан, то цунами,
то сель богоизбранных масс…
2004
ДОЧЕРИ
Сургучную сломишь печать.
И станешь по-русски читать.
На каждой странице прочти:
«Прости меня, детка, прости!»
В последней попытке стереть
из памяти давний ушиб
лишился я блага стареть
в присутствии детской души.
Трудны разговоры со мной.
Ни капли во мне от шута.
Но знал бы, что ты – за стеной.
Тебя ощущал бы спиной.
Кормили бы вместе кота.
Учили б уроки вдвоем.
От ливня сбегали бы в дом.
Гнала меня из дому злость
на поиски смыслов и строф.
И сердце мое порвалось.
Но глянь-ка: я жив и здоров.
И разум во мне не потух,
когда, шестилетнею, вслух, -
поняв, что не втянешь в семью
родителя на стороне, -
отчаялась ты: «Почему?
За что это – именно мне?»
Дай, Боже, тебе заглушить
отцом нанесенный ушиб!
Дай, Боже, простить мой уход –
попытку остаться собой:
за творчеством дни напролет
дымить паровозной трубой.
Не помнить, когда и кому.
Не быть заводилой в дому.
Не сразу впопад отвечать…
Сургучную сломишь печать!
Ты в маму – но ты и в меня.
Мы оба легки и смуглы.
Свобода тебе вменена
подарком и карой судьбы.
Устанешь от тяжести нош,
от слез, одиноких ночей,
вибратор любви предпочтешь,
но вещью не станешь - ничьей.
Как форма руки и ступни,
тебе передастся поток
отцовской немой болтовни
с биением жилки в висок.
Бравада тебя соблазнит.
И тот, чьи объятья грубы.
Но стрелкою дрогнет магнит
на залежь безмолвной руды!
Хозяйкой ли будешь, слугой,
неверной ли, верной женой -
тебе оставаться собой.
А стало быть, в чем-то и мной.
2005
***
Поток сознания, сознание потока.
Славянской вышивки рукав и перегар.
Меня во сне полузаросшею протокой
еще выносит к живописным берегам.
Плыть в косяке с природным чувством глуби.
Не размышляя, чуять норд и вест…
Я нахожу себя аквариумным гуппи.
Вот выплеснут, и кошка съест.
2005
***
Как хотели для меня успеха
папа с мамой!
Был успех. Но малого размаха.
Минимальный.
Мне известно, что такое гений
(Бах, Ландау).
Я сбежал от самообольщений,
драк за славу.
Строки-пробы прятал, как обноски,
в долгий ящик.
Через годы схватывал в наброске
тон гудящий.
И опять налаживалось пенье,
но без фальши.
До пределов личного уменья -
или дальше.
Не забочусь, пропадет ли прахом
то, что строю.
Кто взаправду с мировым размахом? –
Та, с косою.
С поприщем, ничтожным до скандала,
или славой -
скоро будешь там, где Бах с Ландау,
папа с мамой.
2005
СКЛАДЕНЬ
Звукоизвлечения
Забренчу на фортепьяно:
брамс! брамс! брамс! –
и жена моя, Татьяна,
сразу в транс, в транс.
Зашарашу в барабаны:
бах! бах! бах! –
у жены моей, Татьяны,
пена на губах.
Закурлычу на баяне:
орф! орф! орф! –
возгорится дух в Татьяне,
словно торф, торф.
А пройдусь по ксилофону:
григ! григ! григ! –
и моя, и ваши жены
в крик, в крик, в крик!
Зодчество
Не забуду храмы в Костроме.
Кинешмы стыдливость женскую.
Кланяюсь Руси за инструмент,
на котором руку совершенствую:
«…Разве не лазурно слово голубели?
Разве слово зодчество изнутри не сводчато?
Разве мы не чувствуем раскачку колыбели
в словосочетании: спать –
хочется?»
Блик
Изменились времена.
Сны развеяло…
И с чего это меня
захореило?
Это ж надо быть балдой новоявленным,
чтоб ладонью о ладонь
с кленом-явором.
Будто замки из песка,
гнёзда аистов
шевеленьем языка
созидаются.
Будто стал – и буду впредь -
бликом солнечным.
Будто слову не истлеть
вместе с молвящим.
2005
***
Борису Орлову
Пытается один (дурак или жучила?)
на судьбы наложить Священной книги код…
Я так тебе скажу: чему нас научила
история? Тому, что люди – скот.
При щелканье бича мы жмемся вглубь загона,
когда дают жратву, собьем забор любой,
на клич «Ату его!» - несемся брать за горло
и с гоготом спешим на собственный убой.
Я знаю, что неправ, и возражать не надо.
Ну, вытаращись, друг. Да крякни, да налей.
Но стыдно сознавать: и я - один из стада.
А верховодить им – еще стыдней.
2005
ДОМАШНЕЕ ЗАДАНИЕ ПО ИСТОРИИ
Любимому учителю Б.Орлову
Греки сбондили Елену. Завязалась битва.
Ну, а нас Моше-рабейну
вывел из Египта.
Понеслись Гомера строки, словно в море гребни.
А у нас – цари, пророки,
судьи, свары, бредни.
Как бы в разные ворота
движется история.
А всего-то час полета:
Средиземноморье…
Покорить страну Эгея удается грекам.
Между тем, ведут еврея
к вавилонским рекам.
После на ухо доноса: «Ягве – жуткий мститель» -
дрогнул Навуходоносор:
«Ну их. Отпустите».
Впрочем, недругам на зависть, вкус найдя в полоне,
наши долго подвизались в этом Вавилоне.
Но вернулись. И домашним
разъяснили равы,
что с учением вчерашним те уже не правы.
«Мы евреи в лучшем виде. Прочим нареканье.
Кто живет, как при Давиде, те - самаритяне».
Дальше - перса выбил конный: Македонский Алекс.
И под эллинской колонной
гордо реял талес.
Но затем нас грек изранит, Рим на храм нагадит.
И народ-богоизбранник
с гоями не сладит.
Наша вера станет римской - через Иисуса.
Ну, а нам – избыток риска, да ущерб ресурса…
Дальше мы – народ-скиталец, пленники обета.
Кто испанец, кто китаец, лишь сидел бы в гетто…
Нас пристрелят повсеместно, различая в профиль,
и объявят это зверство
нашей катастрофой…
Так прибьются наши тропы
к трактам Азии, Европы.
А к добру ли, к худу – обсуждать не буду.
2005
***
…А смотришь, и у Моцарта
пасётся мысль от колышка до колышка
и каждое колено предсказуемо.
Тревожный Шуберт мнется красной девицей.
Глядит Бетховен петухом взъерошенным –
гроза курятника.
И даже Бах, принадлежащий Царствию
небесному, – сопит органом так,
что близится зевота рефлекторная.
Стареют наши средства выражения:
быстрее, чем меняются
береговые линии.
Стареет, впрочем, то, что выражается:
изящный человек с глубокомыслием,
мятежный человек с его протестами,
возвышенный чудак с его бесполостью.
Вот так и мы, дружище, оконфузились,
отдав себя фигуре патетической,
да грусти пиитической. А нет ли у тебя
хороших мемуаров? Или триллера?
2005
ВМЕСТО ДРУЖЕСКОГО ПИСЬМА
Я вышел из Египта, ты вошел -
не выпав из вертушки вестибюля.
Теперь ты ходишь, будто пристегнули,
вокруг оси, как мукомольный вол.
Небесный свет висит мучною тучей
вокруг тебя. Все связи ты расторг.
Все страны света смолоты в Восток.
Но ты не раб: ты рав, а значит, лучший.
А мне Господь – надежда, а не вождь.
Ориентир, источник чувства меры.
Я радуюсь дождю, и зонтик веры
в гостинице забыв, иду под дождь.
2005
ПРОДОЛЖЕНИЕ РАЗГОВОРА
А.В.
Нет, не трюкач - он площадной плясун,
твой Генделев. Коленом, локтем двигай,
подмигивай, охлопывайся, прыгай,
между ногами голову просунь.
То на полет валькирий намекнёт,
то с миной нарочито глупой
на жопу кажет пальцем, то взметнет
предплечье и кулак залупой.
А теще-то, Поэзии, смешно,
да сколько ж раз. Пришторила окно.
Ты знаешь, где уместен скоморох? –
Где Калита и Пётр (а не Горох),
где вольнопляс – улика вольнодумства.
А здесь придуман каждый кувырок,
чтоб соскчить с наезженных дорог,
сорвать аплодисменты и надуться.
Когда болит, вопи хоть матюгом.
Но у него блины другого теста.
Не степь да степь, а стёб да стёб кругом.
Спроста не сделает и жеста.
А ведь мастак вывязывать слова
самозабвенно, жёстко, ядовито!
Нет-нет покажет грудь и гриву льва.
И снова – в дёрги. Не из баловства.
Престижна, блин, болезнь святого Витта.
2005
***
Эти тусовки и склоки, и в них я – как перст.
Призрак как будто.
Ни на кого не валю; исчезает контекст,
в коем я буква.
Есть иероглиф, и мне он дороже, чем все:
рядом, в ладони ладошка
два силуэта вдоль моря идут по косе –
мама и дочка.
Этим скрепляю прошедший и нынешний вид
личных сокровищ.
Но, как узор на песке, иероглиф размыт.
Не восстановишь.
Дочь меня любит, как любят кота или пса.
Сам я тускнею.
В речи и в музыке, в детских тревогах отца -
больше не с нею.
Я ей рисую коня, карандаш очиня.
Слаб в кувырках Интернета.
Девочка, поздний ребенок, не знает, что я
гость с того света.
2006
СЕМЕН ГРИНБЕРГ
Глиняный Гринберг подходит для обжига
в виде простого творения Божьего.
Хочешь – свистулька.
Хочешь – стопарь.
Хочешь – раскокай и мимо ступай.
Только на стены
в каждой таверне я
вешал бы Гринберга
стихотворения.
…….
Семена Гринберга феномен,
его секрет:
поэт как будто не виновен,
что он поэт.
Он просто так, московский лифшиц,
костюм мешком.
Бредет, стрелецкою налившись,
или пивком.
А тут, сбежавшая от мужа,
спит на скамье
так называемая муза
в одном белье.
И так у них выходит здорово,
так влюблены,
что залетают на ту сторону
пустой луны.
Теперь он правильный, он в кипе.
Он «Трахтенберг».
Ну, с музой стакнулся. Ну, выпил.
Ну, сплавал вверх…
2006
ОБЩИЙ ВИД
Живут и мрут колонии немые –
леса без просек.
Как эпидемия, анонимия
миллиарды косит.
Колышутся, колышутся кораллы
в белковом супе.
Продумывают сеймы и хуралы
подачу сути.
Бессмыслица всего невыносимей.
За стратой страта
передает и впитывает имя:
шута ли, ката.
А прочим достается неприметность,
но смысла ради –
отдельный бог, отечество и этнос,
да ствол в засаде.
…….
Умирать так за фюрера. Убивать –
так во имя отечества.
Выходя на дело, кричим «виват»,
ибо совесть ответчица.
Пробуждается совесть как Божья весть,
озираясь, ищет хозяина.
Ну, а кто посягнул на такую честь, -
это ею не знаемо.
Пирамиды, каналы, концлагеря,
ощетинившиеся кладбища…
Мы всегда в долгу у поводыря.
Мы всегда в долгу – не расплатишься…
…….
Наполеоны и калигулы,
монашенки, учителя -
всех отпустили на каникулы
с возвратом в дом небытия.
Как мы ведем себя, негодники!
И как, брезгливости полны,
бесправным помыкают льготники,
а кротким – сукины сыны!
Мы о спасении, о гибели,
мы о корнях добра и зла,
а нас из мыльной пены выдули,
а не из жидкого стекла.
Прости, читатель, что не радую.
Меня в молитвах помяни.
Вон те, на солнце, корчат радугу.
Прощай, я лопнул, но - в тени.
……..
Счастливых женщин я видел в порно
(когда осчастливливают упорно).
Мужчин счастливых – в боевиках
(сапог на горле, обрез в руках).
Шампанское брызжет и снег искрится.
И счастье, счастье приходит к нам! -
Бабахает музыка в ритме фрикций
и в том же ритме – вспышки реклам.
Я, старый путаник и не витязь,
писал стихи, обходил бардак.
И перед уходом сказал бы так -
с улыбкой ангельской: «Заебитесь».
2006
НА КНИГУ «ПЕРЕКРЕСТОК НОЛЬ»
Виктору Голкову
Трудолюбив и толков,
мастер, лишенный зазнайства,
выпусти водку «Голков»:
на этикетках издайся.
Думаю, станешь звездой -
скажет спасибо читатель,
горького слова настой
тут же топя в дистилляте.
2006
ПРОВИНЦИЯ
Кобылянская в Черновцах.
Пешеходный шелест брусчатки.
Горделивые переглядки.
Из колясок – дети в чепцах.
Поглазеть, себя показать,
поприветствовать и поржать
(не хохмишь - проявил занудство).
Убедиться, что на коне,
убедить в своей крутизне.
Называется - «прошвырнуться».
Я-то с детства учуял срам,
вовлекаемый в эту общность.
Вызывали страх по утрам
руки в трещинах у молочниц.
Я страдал от еврейских лиц
(раздобрели в гуцульском крае),
от прикидов дам и девиц,
от посылов «я вам не фраер».
Четверть века спустя, сличал:
променад – для бывших сельчан
(инородцев сдуло в Израиль).
Кобылянская! И сейчас -
пешеходный шелест брусчатки,
горделивые переглядки,
из колясок – дети в чепцах.
Занят бизнесом, кто не глуп.
Приоделся и в люди вылез.
Русый чуб, а все тот же клуб.
Только мова из красных губ.
Интонация изменилась.
- Прошвырнемся, земляк?
2007
***
Господь – не властелин вовне, за чьим лицом слежу.
Господь есть Человек во мне, которому служу.
Я с незапамятных времен ходил вослед Моше.
Кому любезен фараон, тот фараон в душе.
Господь! Жалея и стыдя, прощая нашу спесь,
людских людей, самих себя, как хлеба, - даждь нам днесь.
2007
***
Вот красавица; за нею ходил
полк влюбленных, не добившись успеха.
Ей ли дело до того, кто любил
и от нелюбви ее съехал
то ль из города, то ли с ума,
то ли с жизнью покончил счеты.
Выбирала по себе - она сама.
А кого – не наши заботы.
Ее жизнь, словно смерча глаз,
самое себя ограждала.
А кого там Господь не спас,
вихрь унёс – ей и горя мало.
Ну, припомнит одного из их числа
(тоже, дескать, душа живая),
сожалея о нем - она не зла! -
и с минуту погрустив, - забывая.
«Было много поразительных дней» -
ты сказал бы, если б спросила.
Ты бледнел от восторга перед ней.
Ты любил - говори спасибо.
2007
***
Друзья, не лезьте вон из кожи.
Я не любитель этих блюд.
О родине – кто сам ничтожен.
О нации – поскольку бьют.
Не существует разных неб.
Преодолимо расстоянье.
По мне, норвежец тот же негр.
А Иордан впадает в Днепр.
А тундра – побратим саванне.
Когда до Крыма два часа,
до Рима – пять, до Лимы – сутки,
все часовые пояса –
полоски мелом на рисунке.
Достань платок и мел сотри.
Различия – у нас внутри.
Как торт, не режется Земля.
Тут всё – делянки и лужайки,
амбары, кухни, флигеля
в поместье у одной хозяйки.
Но каждый род боится порч,
к добытой нише приспособясь,
и подает свою особость
как разделенность вод и почв.
Меня всегда влекло к своим:
чернявым и светловолосым.
Тот кришнаит, тот караим.
Тот пахнет рыбой, тот покосом.
Тот чернокож, тот узкоглаз.
На страхе держатся границы.
Хочу, прощаясь, поклониться
за все, что сплачивало нас.
2007
В ПАСХАЛЬНЫЙ ВЕЧЕР
Лес, хамсином не сожженный. И холмы из фресок Джотто.
Смена сизого сезона на сезон зелено-желтый.
Государство формы клина – в апельсинах и ромашках.
Этот вечер, слишком длинный, провожу в кругу домашних.
Не зовут меня на седер. Есть миньян – и я не нужен.
В размышленьях и беседе пролетит пасхальный ужин.
Я из малого отряда (в нем когда-то был и Генрих)
отрицателей обряда, богоизбранности в генах.
Свято помня время оно, обойдусь без променада
из Египта фараона - да в Египет раввината.
Обращенный к зову свыше, я иную пасху знаю:
оценив, откуда вышел, пробуй двигаться к Синаю.
Ибо поиски квасного не становятся заменой
трудным поискам основы пребыванья во Вселенной.
А сожженье и продажа страшных яств на кислом тесте -
это всплеск ажиотажа, а не акты благочестья.
Ах, не в талесе, не в буквах суть «еврейского вопроса»,
и губили в душегубках не за веру – форму носа.
Впрочем, лучше улыбнуться: рыбе «фиш», вину в стакане.
Синагога – тоже бруствер, если бой – за выживанье.
Край мой, врубленный секирой в тело Ближнего востока!
На жесткость реагируй не плаксиво, а жестоко.
Пусть хрустит солдат мацою на границе государства,
но, как лев, привычный к бою, похитителям не дастся.
Ну, а я благословляю не того, кто продал дрожжи –
тех, кто движется к Синаю. Вслед за нами. Или позже.
Разглагольствую крамольно… Мне бы в гости - инородца!
За свободу пьют привольно. Счет бокалам не ведется.
2007
ПРИЯТЕЛЯМ-ПОЭТАМ
Оттого, что я стихи смаковал,
оттого что от симфоний балдел,
в царстве Божьем я живьем побывал,
сквозь ограду на лужайки глядел.
И от птичьего ли гриппа умру,
уничтожит ураган ли, шахид,
передали мне бокал на пиру:
в нем вино и после жизни шипит!
……..
Не падаю в траву,
и не кричу «Ау»:
перекликаться не с кем.
Но тем-то и живу,
чтоб слово стало веским.
………
Писать стихи непозволительно.
А издавать их - разорительно.
А продавать их – что труху.
Уже имея возраст дедушки,
идешь с базара не обедавши:
предаться новому стиху.
.….
Поэт выходит на дорогу
один. Иначе – не поэт.
Его словесную мороку
Не разделяет белый свет.
Про все написано другими.
Беря перо, теряешь стыд.
Но как унять потребность в гимне,
когда кремнистый путь блестит?
……..
Нас время сдвинуло не на десяток –
на сотню лет назад.
А может, и вперед: пчелиный взяток
цветеньями богат.
Внук нынешних за этой пестрой сотней
вглядится и поймет,
что пело в нас. И только третьесортный
засахарится мед.
Да будет жив читателя с поэтом
связующий язык.
Он вечный луг, поросший майским цветом,
полегший от грозы.
А ты вздохни, откинувшись на стуле,
и строки перечти,
счастливый тем, что залетаешь в улей,
не сгинув по пути.
2005 – 2007
|
| на первую страницу | к списку книг |