Тетрадь шестая
УТЕРЯННАЯ СТРАНИЦА
1974 - 1980
***
В высоких сферах, где живут таланты,
известные от Зеи до Оки,
есть бабники свои и пасквилянты,
есть умники свои и дураки.
Там подцепляют триппер, лгут за деньги,
пьют горькую, боятся темноты.
В президиум садятся с видом денди;
к начальству входят с видом сироты.
Там хвастают числом переизданий,
вступают в связь, чтоб разболтать о ней;
два гения, в парной встречаясь бане,
ревниво смотрят, у кого длинней.
Там чуть не каждый, наделённый весом,
лишён опор, мучительно раним
и лезет в драку с персональным бесом,
едва лишь дверь прикроется за ним.
И это там, где делают слова
и музыку! Где пишут фолианты!
Где человек внушительней слона -
В высоких сферах, где живут таланты!
1974
ПАМЯТИ ЮЛО
Мне снится: я вольный художник, я делаю всё, что хочу -
большие листы расстилаю и линии густо черчу.
Придумал я грифель-двустволку и грифель - зазубренный бок:
мои рисовальные грабли и мой рисовальный скребок.
Есть уголь еще. И фломастер. И мел, и кирпич, и графит.
И всё это ноздри щекочет, крошится, визжит и скрипит!
Когда устаю от штриховки, я кистью ласкаю картон:
так ночью любовницы груди расслабленно трогают ртом.
Вот всё, чем я занят на свете. Рисую. Не нравится - рву.
О бля, наконец-то я спятил. О бля, наконец-то живу.
Известность хорошая штука. Обидно, что я не богат.
Мне нравятся модные куртки, сигары, коньяк, шоколад.
Мечтаю о собственной ванне, о пледе, широком, как луг.
Досадно, что я не известен: махнуть бы в апреле на юг!
Топлю я железную печку, хожу в до-советском пальто,
в читальне рисую и греюсь, читаю - в гостях, но зато -
свобода, ебёнать, свобода: от службы, от умной жены,
от страха, от жажды успеха. От злобы. От чувства вины.
Батон - восемнадцать копеек. Шестнадцать - пакет молока.
Свихнувшимся пенсию платят. Пойти повалять дурака?
- Герр доктор, товарищ начальник, папаша, амиго, месье!
И что вы там пишете бойко в моём подразбухшем досье?
Добавьте: дальнейшие планы - в рисунок ввести и стихи.
И ноты. И длинные булки: чтоб хрумкать и лопать штрихи!
Согласен, что я тунеядец, что это не труд, а игра.
Поймите, милейший: свобода. Свобода от зла и добра.
А если, по прихоти моды, я сделаюсь вдруг знаменит,
и кто-то опишет как "подвиг" мой поиск и засранный быт,
уж вы-то, пан доктор, не верьте. И строчкой лиловых чернил
внесите в досье заключенье:
"Френия-хрения. Он жил".
1975
ЭЛИТА
Сигареты, виски, диски "поп".
Острословья праздные изыски.
Веский тон значительных особ.
Русский мат и фразы по-английски.
Вырастают ноги изо лба
на гравюрах. Крик души как фраза.
Показное как предмет показа.
Мимика и поза как судьба.
Влюбчивый, ревнивый человек,
я сижу с лицом глухонемого.
Выйти вон, схватить губами снег?
Ах, не ново; Господи, не ново...
1975
УТЕРЯННАЯ СТРАНИЦА
1.
Замедляется что-то во мне
самовластно, как ритм снегопада.
Привыкаю к своей тишине.
Никуда торопиться не надо.
Опоздал я на все поезда,
прописался теперь навсегда
на пустынном и пыльном разъезде.
Всё на месте.
И лениво, из-под руки,
без обычного следопытства,
как зверёк, смотрю с любопытством
на себя, на других...
2.
Смотри: чудак. Считает жизнь других
реальней своего существованья.
Все прочие - как бы герои книг,
а он - читатель. Вне повествованья.
Непритязательный. Как бы статист.
Ведь не ему же "бис" вопят из ложи.
Дивится, что известный хоккеист
отнюдь его не старше, а моложе.
Давно не ищет собственных побед:
он разделяет счастье с чемпионом
по стадионам.
Всё мальчик он. Вдруг потерял билет?
А контролёр войдёт и хамским тоном...
Мир - тот же Рим, он зиждется толпой.
Все чтут - себя, все заняты - собой.
Первейший дар - уменье утвердиться.
И в мегаполисе, где торжествует чернь,
Он мало, что не царь. Он и не червь. -
Утерянная книжная страница.
3.
За стеной парадная
хлопнула.
Чертятся параболы
хлопьями.
В небе снега полчища
движутся.
Под ногами топчущих -
жижица.
След галоши - вафлею
мокрою.
Чьи-то шпильки вдавлены
до крови.
Снегу чхать на лужи,
на Цельсия.
Он, гляди, мне в душу
нацелился.
Думает застать меня
юношей.
Валит на асфальт,
не подумавши,
словно изотопами,
меченый
чем-то незатоптанным,
въедчивым.
Чем-то позабывшимся,
будящим.
Вроде как несбывшимся
будущим...
4.
Должно быть, годы подошли,
что неожиданно перечу
врождённой слабости души -
ветвиться каждому навстречу.
Я, скажем, кипарис. Расту
не вширь, а только в высоту.
А что открыли мне высоты -
мои заботы.
5.
Энтузиасты-выкресты-туристы...
Мне жаль людей. Я всё же патриот.
Я им чужой - но жаль по-матерински
их глупых глаз и молодых бород.
Я видел, как идут, ожесточившись,
от окуджавства - к жлобо-жидовству,
как схватывают связями Москву
профессор Коган или доктор Лившиц.
Но знаю, что способность умиляться
нет-нет, а брызнет истинным добром,
и есть инфаркт, бессонница и бром,
помимо дел и горлохватства.
6.
Трамвайный треугольник, похожий
на стремя, обтянутое кожей...
Сколько их висело, к руке взывая
в эпоху древесного узкого трамвая!
Нынче бездомно и липко руке
на металлической общей палке,
за которую держишься в общей свалке, -
а я еще помню о галочьем звонке,
о качке, о лязге, когда я катил,
глубокомысленный кретин,
держась за всплывшую фразу из Баха,
за удовольствие творческой грусти,
за память сновидения, полного страха,
за топкое слово, несомое к устью
сознания, за утопанье в бесстыдстве
при спутнице в полупрозрачном ситце...
О пресловутые ценности духа,
бунтующие против любой цензуры!
О жизнь, протекающая вне собственной шкуры,
и кожей становящаяся фраза из Баха!
...Толчок, остановка. Начни пробиваться
К выходу. И уже лет двадцать,
как нет зацепок. Поотрывали.
А ты до сих пор еще
Нашариваешь вверху свой поручень
В этом трамвае.
1970 - 1976
ЧУКОТКА
По звонким сугробам Чукотки
бегу, остужён до нутра,
при лётной лазурной погодке,
позёмке из серебра.
К этим просторам калёным
я льдинкой примёрзнуть готов!
Ах, розовое с зелёным
сияние синих снегов!
В отсветах мысли зрелой
я буду видеть во сне,
как перистой, хрусткой, белой
становится жизнь во мне.
1976
ЭНТИ
Все мои охи и обнимки, полу-эстрадная тоска,
перед самим собой ужимки - какие общие места!
Общие - с моими соплеменниками,
с энтими, что к России прилипли,
с тёти-энтиными племянниками
из культурной элиты,
которые не без вызова
вкатывают в телевизоры
свои мужественные улыбки,
наливают радио русским квасом,
любят спирт на калине красной,
умиляются бессеребренниками,
увиваются за рабочим классом
и работают просто волшебниками
по ресторанам и авиакассам;
с энтими, кто в тисках забот,
но любят жизнь - и притом взаимно,
и любят строить дачи с каминной
и с маршалом через забор.
От мамочкиной суетни и нежности желеобразной -
в бабищу русскую нырни и простоту души отпразднуй.
Акт гуманизма половой тебя живит исконной силой.
Встань с непокрытой головой! Перед солдатскою могилой!
Воспой народ, что гол и бос! - Привел страну к победам новым!
И выпей с Толей Ивановым, который дуб, но всё же босс.
1976
ДИАГНОЗЫ
Диагнозы поэтам ставлю...
Запахнут мантией халат,
и холодит врачебной сталью
психиатрический расклад.
Припадочные. Лесбиянки.
Транссексуалы. Нимфоманки.
У века изо рта смердит,
и по зубам его с изнанки
постукивает мой вердикт:
"Духовность... В мире склок и денег? -
Уже симптом".
Но вижу вдруг:
цепляясь за сплетённый звук,
уносит ноги, как паук,
словотворящий шизофреник.
1977
В ПАМЯТЬ О КОЛОМЕНСКОМ
Леониду Невлеру
"Архитектура - застывшая музыка"...
Да, застывшая, если застыть
перед олеографией. А на деле -
к дворцу приближаешься постепенно:
нынче с одной стороны, завтра с другой.
Дом огибают во всех направлениях
(сколько следов на снегу!).
Местность, где храм, - вся превращается
в подступы к храму!
Башня прыгает вверх, когда вы минуете арку.
Церковь повёртывает за вами все свои головы,
она озирает вас, как и вы - её.
Архитектура слитна с движением!
Все её кручи, изгибы, выступы
начинены секретами старых зодчих,
ведавших о развёртке каменного события
в разнонаправленном времени взора и памяти.
1978
***
Путь в аэропорт; вечереет.
Улица в окне автобуса течет, как память:
здесь я жил у друга, здесь любил Елену, здесь вещал с трибуны...
Нет сомненья: многое со мной происходило.
Был ли это я? - вот сомненье.
(В некоторых окнах свет уже включили).
Девочка моя учит гаммы. Бывшая жена красит ногти.
Нынешняя ждёт телеграммы "Прибыл".
На меня глядят. Обменялся взглядом. О, какие груди!
Есть ли это я? - вот сомненье.
(Ну? Заговорить? Вдруг летит туда же?)
Выбравший "себя" - выбирает
вовсе не себя: род сюжета.
"Я" теряет смысл, если это
просто указанье маршрута.
(Как ни странно, лайнеры похожи на рояли).
"Я" - лишь самолёт: тот, в котором
нет еще меня (скоро буду).
Вижу, как его в полёте разнесло на части
из-за порчи проводка толщиною с волос.
1979
ПЕТРОПАВЛОВСК-КАМЧАТСКИЙ
Над городом многооконным,
пугая контуром чеканным,
вулкан белеет за вулканом -
то динозавром, то драконом.
Их огнедышащие ноздри
и ныне изредка курятся,
и кой им прок от наших прозвищ
по-русски или по-коряцки.
В эпохи те, что миновали,
иначе их именовали.
Иначе им именоваться
людьми других цивилизаций.
А мне остаток дней торопких
прожить бы в типовой коробке
над кладбищем, вблизи обрыва:
в одном окне - вулкан и сопки
в другом - вулкан и синь залива.
Ходить бы мне по сей дороге,
где с кручи - оба вида разом,
где сплющенный скафандр - надгробье
не вынырнувшим водолазам.
Запомню город в этой части,
где плиты с высохшей гвоздикой,
где в людях притихают страсти
в виду у красоты столь дикой.
198О
РАПСОДИЯ ДЛЯ КОМИССАРА"
Ю.Х.
Зачем мне рифмы, Юра?
Слова - цветные. Буквы - краски.
Стихотворенье акварельно.
А слово ЮРА есть витраж:
трёхцветный, грубого стекла
и с выпуклостями в оправе.
За этим непрозрачным словом
мне смутно машут клёны и осины
и детские надежды жить
светло и цельно.
........
Контрасты судеб - как септаккорды: с ударом в ноздри.
Кто выбрал Бога, кто купит мебель за восемь тысяч.
Из двух идущих один ступает по тротуару,
другой ступает по России.
Толпа, перебегая переход у светофора,
меня перебегает, на судьбы распадаясь.
Вот текст, распавшийся на буквы.
И те, кто нас сбивают в кучи, едва ли сами
прочесть умеют то, что написали:
"РЕШЕНИ-НАДЦАТОГО-СЪЕЗ-ПОЛНИМ-ДОСРОЧ..."
Да, вероятно, выполним. Досрочно.
Но что мне до тебя, чуть сонная
соседка по метро с кольцом на правой?
Жаль, не судилось "жить" с тобою. Жить тобою.
Как и другими, коим имя -
легион.
........
Невероятно большая страна.
Страшно подумать, какая большая.
Мне она тоже, старик, не чужая.
Хоть не своя.
Скоро опять поеду
в край на краю бескрайности -
словно войду в поэму действующим лицом...
Действия мои хилые, разум впадает в крайности,
и выдумано всё!
Выдумано, старик, выдумано.
Знаем, кому это выгодно.
Добегался, - скажешь, - до Геббельса?
А что, не дурак он был.
Но есть это счастье: кануть
в стихию "наши", "свои".
У многих - после стакана.
А у меня - с войны.
Скоро поеду снова!
За огоньком ко мне
нагнутся рыбак, повар,
шофёр, милиционер...
Общность ли языка?
Шансов ли стать зэка?
Хочется быть зевакой,
смотреть индийские фильмы,
влюбляться в ляжки и сиськи,
не пропускать футбол,
верить, что пишут газеты,
стоять за "Вечёркой" с кроссвордом,
стоять за бутылкой красного,
потом - распить за кустом.
Хочется возмущаться
Картером или Китаем.
Хочется пива из бочки.
И шоколадку для дочки.
Эх! - не живу, как хочется.
Сказано - умный дурак...
............
Какой-то я рассеянный, как будто хрен жую.
Живёт во мне Расея, а я в ней не живу.
Не верю я в распашку, и синь в глазах - ложь.
А верю я в рюмашку, в мужской дребездёж.
Не верю я в родство, когда с чужим на "ты",
а верю в воровство, что хуже простоты.
Не верю я в мораль
как базу производства,
а верю, что Февраль
на Октябре споткнётся.
И вот какие мысли
насчет великой миссии
Руси обэсэсэренной:
а пососи у мерина!
Так не стели мне мягко,
поскольку спать жёстко,
а ливани в рюмашку
армяшку-пятизвёздку,
пока нас не разделит
начальнический стол,
пока Андропов дебет
с кредитом не свёл.
........
На мотив "Барыни":
Пляшут бабы, вьются мошки вокруг ливенки-гармошки.
Ливенка, ливенка! Ливенка-счастливенка!
По деревне ходит аист без фуражки и без яиц-
шуточки, шуточки
у моей Машуточки.
Нету рыбы, нету мяса от Рязани до Миасса -
окают окари, волком воют волгари.
Нету дома - нарисуем, нет косилки - косим плугом -
прения, прения, всё равно нам премия.
Моя милка молвила: зачем ширинке молния?
Это ж, дура, техника, как у зоотехника!
Едут Мазы на Камазы, а завмаги - на турбазы -
партия рулевой, если парень с головой.
Вышла Зина за грузина, холодильник загрузила.
Вышла б за китаица - это не считается!
В Риме безработные, а в Туле беззаботные:
если кошка котится, чего коту заботиться?
К Изе в Ригу съездил Хаим - мы там тоже отдыхаем!
Изенька, Изенька, вот тебе и физика.
Мы танкисты, мы чекисты, мы на свадьбе - гармонисты,
ливенка, ливенка! Ливенка-счастли-вен-ка!
............
А хочешь, по пьянке, неприличное?
Московское
Лужники обхватили Фили,
и Кузьминки твердеют наощупь.
Вот Хамовники врозь отлегли.
Балчуг тычется в Марьину Рощу.
Урок географии
- Глаза твои Гагры, а нос Лиссабон,
губы Милан, подбородок Мадрид,
усы твои Хельсинки, пупок Ла-Пас,
Ханой твой Пномпень, а Бендеры - Багдад!
- Глаза твои Кимры, а рот Пекин,
груди - Мельбурн, подмышки - Кашмир,
живот твой Тулон, Женева - Белград,
бёдра - Льеж, пах - Мехабад
и Аккра, где Лейпциг, Амман, Тель-Авив
и Генуя, Жмеринка, Багио, Бонн!
...........
И к любому человеку - как с угла к столу подсесть:
ушибёшь колено.
Никому-то ты не нужен: разом, весь, какой ты есть,
в плен берут из плена.
Этот здесь тебя осадит, этот там тебя зажмёт -
не задаром ласка.
Ах, не любить бы никого, да и ничьих не ждать щедрот!
Но не та закваска.
............
Добытчики, починщики, латальщики -
всё в дом, для дома, для семьи.
Что делать вам, когда всего натащите?
Что делать, милые мои?
Теперь займёмся сексуальной техникой.
Супруга аж зайдётся. Вот бандит.
Что делать вам, когда от всех утех таких
супруга на сторону поглядит?..
...........
Степь да степь кругом. Я без цели чах.
Не было погон на моих плечах.
Не было сверла. Не было сохи.
Родина звала: сжечь свои стихи.
Путь далёк лежит. Звёздочка, свети!
Распархатый жид. Не было пути.
Не было страны. Не было борьбы.
Не было жены. Не было судьбы.
Ты, товарищ мой,
ты, мой комиссар!
Я бы встал бы в строй -
кто мне помешал?
Не попомни зла. Я и в зле слабак.
Я не из числа
брешущих собак.
Здесь, в степи глухой,
в тихом свете звёзд
я ведь не чужой -
как кобыле хвост.
............
Тишина Коротояка.
Вид с обрыва нем, как фото.
Вместе с купами деревьев
помолчать охота.
Вместе с вольными лугами.
Вместе с дальними домами.
Вместе с Доном золочёным
и зелёным окруженьем.
С рыбаком. С его лодчонкой.
С их зеркальным отраженьем.
Тишина Коротояка!
Тишина - закон природы:
кукурузы и пшеницы,
свинофермы, огорода.
По мосту телега катит,
грому подражая.
Проурчал мотор - и хватит,
тишина опять охватит
земли урожая.
Как объёмную открытку,
в ящик сердца опускаю
тишь реки и солнца,
чтоб учиться в дни другие
жить, трудясь и отдыхая.
Долго. Полно. Молча.
1981
ИЗ ПИСЕМ К ДРУГУ
В.Файвишевскому
Кто видывал роды, тот помнит смятение,
когда из отверстия вылезший плод,
как будто своё сознаёт появление:
страдальчески морщась, натужно орёт.
Кто видывал труп - хоть однажды почувствовал
хватающий страх возвращения в прах,
когда понимаешь прямое отсутствие
того, кто в гробу и у всех на устах.
В нелепый муляж из комочка нелепого -
вот путь под конвоем, природы тюрьма.
Пришел, словно был. А ушел - словно не было.
Загадка уму вне пределов ума.
........
Вырасти в семье
с точной мерой строгости и ласки.
Мыслиться себе
храбрым королевичем из сказки.
На реке, в садах
жить - и принимать без оговорок
подданство собак,
бунт коня и козни лыжных горок.
Доверять любви,
но и знать, как женщина рожает.
Видеть слабость тех, кто угрожает.
Не юлить с людьми.
Не дразнить калек.
Цену хлеба понимать с пелёнок.
Уступать ночлег
страннику в одеждах запылённых...
Хоть один изъян
в этой человеческой вселенной -
и бурлит вулкан
грязи современной.
.......
Снова содрогание
тупика мясного.
"Пре-лю-бо-де-яние"... Выдумали слово!
Не бегу сознания. А бегу огласки.
Истовы желания. Неподдельны ласки.
Ничего, не сетую
на слепую тягу.
Не удастся с этою - я с другою лягу.
Праотца Иакова -
ну, стыжусь немного:
то, что мне так лакомо, в сущности, убого.
Он ворчит: "Ну, что же с тобой?
Отпрыск богослова,
молишься ничтожеству Эроса мясного..."
.......
Странен мне мир, где я обитаю.
Странен я сам, обитающий в нём.
Я себе годы по пальцам считаю -
глянь, а полсвечки слизало огнём.
Вот, разменял половину столетья -
глянь, а бездомен, живу впопыхах.
Скоро с приплодом окажутся дети -
глянь, а бездетен, хожу в женихах.
Без удивленья - у вдруг удивляясь,
вижу, что шкура не вытерта в лоск.
Тела еще не стыжусь, оголяясь.
Мыслью еще опьяняется мозг.
Фильм о подростках, липы осенние,
полная голень под нежным чулком -
вдруг окунают меня в обалдение
юности. Юности! В мёд с молоком.
Словно застыл на отметке "под сорок"
истинный возраст. И жизни внавал.
И не во всех еще масках-персонах
я побывал.
Стыдно сказать, наконец-то я молод!
Жизни боюсь, а себя - не боюсь.
К месту булавкой пока не приколот,
женщине - да, пахану - не сдаюсь.
Надо же! - несколько десятилетий
я о себе представление нёс
как о "безвестном, но сильном поэте" -
глянь, это вовсе не главный вопрос.
Главный вопрос (и за это бесстыдство
ты, полагаю, меня извинишь),
главный вопрос - это как разместиться
в жизни с её миллионами ниш!..
1982
ТРАКТАТЫ
Детски-прямолинейно мы о живущем судим,
живя параллельно с ним. Но стоит выйти
из короба трёх измерений, - и не удастся увидеть
ребёнка: он же и старик; а в старике
видишь ребенка, юношу, взрослого - всех, кем он был.
Человек предстаёт как цепочка взявшихся за руки
лиц различного возраста; рука замыкающего
стиснута пястью скелета. Не опровергнуть!
Тот, кто сегодня "жив", не многим более жив,
чем умерший тысячу лет назад. Уж, по крайней мере,
не многим менее мёртв. И значит,
"живёшь" не ты, а то, что передаётся
от одного к другому... Что это? Чувства? Мысли?
Бессловесные хромосомы?..
Текущий сквозь нас - и при помощи нас - поток чего-то,
что, скорее, не есть мы сами, -
вот она, "жизнь" - так, чтоб её раскавычить,
но перестать понимать, зачем и кому это надо.
..............
Большое опознается лишь в перспективе великого.
Что значат горы, не будь над ними небес?
Что значил бы Тютчев, не стой позади Душа?
Тютчев не вышел ростом; мой гроб окажется больше.
Тютчева вижу грустной пишущей обезьянкой.
Геринг - огромный и жизнерадостный орангутанг, -
многих убив, почил в огромном гробу.
Гроб как мера вещей... Кончено, ноль философии!
Ну? Ну? Что я хотел сказать себе дальше? -
Большое не появляется, если не установишь
величины разных порядков. Так возникает и малое.
Например, я. Возникает и смысл малого:
дотягиваться до смысла великого.
1982
